(no subject)

[roizman]

malenkin попал в сложную ситуацию. Они сработали по фену в ночь с воскресенья на понедельник. Торговец очень наглый и активный. Оказался старым знакомым malenkin, работали когда-то вместе в одной фирме. И вот сегодня к malenkin пришла делегация: «Женя, как же так? Ведь он хороший парень! Да не может быть, у него дети, жена переживает. Может быть можно еще что-то сделать?» А что тут сделаешь? Всех предупреждали. И вот malenkin сидел в Фонде до половины десятого, объяснял мужикам, что да как. Показал оперативную съемку, сам момент задержания и все остальное. Все вроде объяснил, а осадок неприятный внутри все равно остался.

Мы в такие ситуации попадали все. Но когда только начинали Фонд летом 99-го года, собрались еще у Варова в подвале, много народу со всего города. И когда уже объявили войну наркоторговцам, кто-то осторожный спросил: «А вдруг окажется, что кто-то из наших близких причастен к торговле?» И тогда прозвучало: «Нет у нас таких близких». И это соблюдалось всегда.

Однажды с УБНОНом (в 2001 г.) мы провели очень серьезную операцию. Треснули банду. Очень жесткую. Все русские. Торговали героином по всему городу, а базировались в Ленинском районе. Прикрывали их менты. Когда все получилось и закрыли старших, мне позвонил начальник ОБНОНа Ленинского РУВД Максим Тябут (сейчас где-то в Москве), бился в истерике: «Почему на моей территории?! Кто разрешил?! Почему не предупредили?!» и т.д.
Торговали Витя Пробуксовщик (Дюшин товарищ из прошлой жизни) и муж его дочери Олень (Тесленко). Нашли 230 гр. героина, нарезку, весы и кучу всякого оружия. Витины жена и дочь обе были в теме.
И вот привозят их в ОБНОН на Народной Воли и закрывают в камеру. А все знают, что это Дюшин друг, звонят Дюше. Дюша приехал, зашел в камеру. Пробуксовщик взмолился: «Дюша, помоги! Это не мой героин». Дюша говорит: «Нет проблем. Скажи, чей и иди домой». – «Дюша, ты меня знаешь, я не могу». Дюша говорит: «Ты меня тоже знаешь. У тебя есть шанс. Сейчас за мной закроется дверь, и все закончится» - и подошел к двери. И Пробуксовщик говорит: «Дюша, я в тюрьме не выживу». Дюша говорит: «Ты сам выбрал» - и вышел.
Потом к Дюше приезжали жена и дочь Пробуксовщика. Плакали. Дюша разговаривал с ними, не глядя в глаза, потому что точно знал про них, что они тоже торговали. Потом приезжали разные люди и даже адвокат Клюкин…
Потом был суд. Оленю дали 9 лет. А Пробуксовщик умер в камере.
Позвонил мне Дюша и говорит: «Женька, я знаю, что я прав» - а голос тихий. И вижу я, что ему не по себе. Вздохнул и говорю: «Дюша, ты прав».

У меня другой случай. Где-то в 2000 году словились два подонка – Гриня Лобанов и Сергей Лебедев (Эдигер). Звали их «табуреточниками» (от слова «таблетки»). Лебедев затаскивал из Турции эфедрин, а Лобанов держал с десяток варщиков – день и ночь варили винт на продажу и через сеть наркоторговцев развозили по городу. Сотни стрелок в день. А винт – наркотик коллективный. Моментально полыхнуло так, что все за голову схватились.
У нас на Изоплите в 2000-м году из ста наркоманов винтовой был один, а в 2001-м – сорок. И вот, когда мы просчитали, что происходит, то объявили им войну. И быстро удалось вышибить несколько ключевых фигур. И никак не могли подобраться к Вове Чуклину по прозвищу Ошпаренный. Он был сидевший, ВИЧ-инфицированный, считал, что ему нечего терять, и все время врезанный. Не вылезал из-за руля и срывался с места при малейшем подозрении. Однажды двух Верх-Исетских прокатил как на водных лыжах – они пытались не отпуститься от машины (как в том анекдоте, до дивана одни уши доехали). И я уже сам им занимался, потому что они тоже попытались нам войну объявить.
И вот мы вытащили его на стрелку к Дирижаблю. Он привез 50 кубов. И решили задерживать на хранении. Мы знали, что он с оружием. Все просчитали. И все-таки сработала у него наркоманская чуйка - начал уезжать, проехал менту по ногам, зацепил Славу Савельева и почти уехал. И тогда Андрюха Павлов просто зажмурил глаза и поставил поперек свою машину.
Ошпаренного увезли в Верх-Исетский. Он пришел в себя, и я зашел к нему в камеру. И говорю: «У тебя есть шанс. Нарисуй схему». Он говорит: «Выпустите меня! Я вам всех сдам». – «Нет, - говорю, - здесь никто в эти игры не играет. Хочешь сотрудничать – начинай. Не хочешь – сиди, без тебя справимся». Он начал умничать, вилять, торговаться, ставить условия. Мне надоело, и я ушел. Для меня он был один из многих. Его закрыли. На тюрьме в камере ему свернули голову.
Я знаю, что я прав. Я точно знаю, что я был прав. Но я уже много лет об этом помню и все время думаю.